"Во Владимирской Стороне"
Тетка Егора купила задешево старый бревенчатый покосившийся дом в деревне Хрястово Владимирской области. Приобрела она его ради земельного участка для дальнейшего возведения на месте аварийного жилища нового кирпичного особняка. Припомнив о увлечении племянника металлопоиском она пригласила его проверить огород да и саму халабуду, перед сносом, на предмет обнаружения артефактов. Он с радостью откликнулся на столь заманчивое предложение. В ближайшие выходные Егор прибыл на место и с азартом приступил к изысканиям потерянных, а то и запрятанных предметов.
Хотя деревня и была довольно древняя, на что указывало ее обозначение на старинных картах, толи бывшие хозяева мало что теряли, да горшков с сокровищами не схоранивали, толи предыдущие жильцы все выкопали, что врядли. Находок оказалось всего две: копейка 1924 года и алюминиевая гнутая вилка. Соседка маленькая, седовласая, суховатая, морщинистая бабулька лет восьмидесяти, через забор увидала, Егоркины манипуляции и поинтересовалась:
— Ну чаво, нашел хоть что нибудь?
— Нет, бабуль, ничего интересного тут нет.
— А я вот нашла.
— Что? Где?
— Ковырялась вот в огороде и нашла полушку.
— Здорово, бабуль, но полушки находки не редкие.
— А каких она годов? — поинтересовалась пожилая дама, проверяя юношу на вшивость.
— Тысяча семисотых чаще всего попадаются, хотя и в восьмисотых их чеканили.
— Правильно, тысяча семсот тридцать пятого. Сейчас принесу, покажу.
Шустрая бабка нырнула в дом, а Егор тем временем подошел вплотную к забору. Вскоре она появилась с кошельком в руках и, открыв небольшой кармашек для мелочи, высыпала щебенку себе в ладошку. В кучке блестящей ходячки она быстро отыскала темную медяшку с неровными краями и протянула ее кладоискателю.
— Вот, ношу теперича в кошельке, чтобы денежки водились.
— Да, Аннинская полушка и сохран приличный.
— Я давича в интернете смотрела, стоит она десять рублей, — выдала пенсионерка.
Егор тут просто отпал. Такую продвинутую бабуленцию он еще не встречал.
— А может я и ваш огородик проверю? Робко предложил он возвращая бабушке медную денежку.
— Нет касатик, внучок подрастет — сам проверит.
На этом диалог, зашедший в тупик, продолжать стало бессмысленно и Егор пожелав успехов бабушке в поисках распрощался с ней. Время перевалило за полдень, а он без находок. Не порядок: встать в пять утра, проделать такой долгий путь и уехать ни с чем, такой расклад не коим образом не укладывался в его планы. По пути сюда возле соседней деревни он заметил высокую беленую наполовину восстановленную церковь. Решил возвернуться и поискать в ее окрестностях местоположение ярмарки.
Храм располагался у излучины реки на холме, а в низине полуостровом выгибался луг, на котором паслись коровы. Вот оно, самое подходящее место для проведения празднеств и народных гуляний. Тут и поищу, решил он, благо это окраина и ни единой души вокруг.
Достал из багажника уже собранный прибор и понеслась: пять копеек 1924 года, серебрянная пятнашка 1923, пряжка «ВНУ», большой крестик с частично сохранившейся синей и белой эмалью. Двушка Павла Первого, снова серебро двадцарик Александра Третьего, трешка 1936 года.
Пока он увлеченно дергал из земли вышедшие из оборота денежные средства, коровы, с набухшими бидонами молока, волочащимися практически по земле, обступили его со всех сторон. Егор заметив неприятеля даже немного заволновался, не понимая, что происходит. Какого рожна им от меня надо? Затопчут и даже фамилии не спросят. Засуетились в голове неприятные мысли. Подоспевший вовремя пастух, успокоил попавшего в окружение и объяснил, что по не зависящим от него причинам, коров не согнали на дневную дойку, поэтому они злятся и сами норовят уйти с поля в коровник. Ловким движением руки над головой и щелчком кнута, ковбой снова загнал скотину на луг.
Со стороны церквухи раздался неприятный звук поскрипывающего велосипеда, у края поля материализовался дедулька лет девяноста. Припарковав свое средство передвижения к одиноко стоящему дереву, он резво так стал бегать по полю с цинковым совочком и пластиковым, «аля челнок», клетчатым пакетом наперевес, сгребая свежие коровьи лепешки в него. Приблизившись к Егору поздоровался.
— Паренек, разве тут еще что-то осталось? — спросил он.
— Ну так, есть маленько.
— Тут много народа ходит и в будни и в выходные. У сына моего «Гаррет» кажись так называется, он поди уже все тут выкопал, да и я пару раз пробовал баловство энто.
— Да нет дедуль, не все, вон сколько пропустили.
— Иди ты! Не уж то что то осталось?- подивился он.
И Егор достал из заднего кармана находки. Дедок отложил в сторону авоську с благоухающим содержимым и стал разглядывать найденное. Наткнувшись на золотистый кружок советской трешки, дед взял ее в руки, которые заметно задрожали, а сам он побледнел.
— Что с тобой дед? Дед ты чего, не дури. Что плохо? — взволнованно спросил Егорка.
— Не-не, все нормально, да не дрейфь ты. Я живучий. Воспоминания просто накатили. Как раз в тридцать шестом годике меня по доносу соседей, мать их, НКВДешники угнали в Тобольскую область на лесоповал. В конюшне мне тогда места не нашлось пришлось самому в мерзлой земле землянку рыть, а потом в ней сырой и жить как собаке. Я был молодой, горячий с норовом, за что мне ломом красноперые и пробили обе лодыжки. — выпалил он и резко замолчал, вертя в руках монетку. В воздухе повисла тяжелая пауза нарушаемая доносящимся издали протяжным и заунывным мычанием.
— Ничево, жив здоров как видишь, — вновь заговорил он.
— Ладно сынок, не буду отвлекать тебя, ищи себе на здоровье, а я пойду, уж вечереет, делов невпроворот. А вообще в хорошее время тебе выпало жить, живи и радуйся, собирай монетки.
Старичок подхватил совок пахучую авоську, да поковылял к мычащему пятнистому стаду, а Егор почесав затылок проводил его взглядом до ближайшей коровьей лепешки и засобирался в обратный путь.
Хотя деревня и была довольно древняя, на что указывало ее обозначение на старинных картах, толи бывшие хозяева мало что теряли, да горшков с сокровищами не схоранивали, толи предыдущие жильцы все выкопали, что врядли. Находок оказалось всего две: копейка 1924 года и алюминиевая гнутая вилка. Соседка маленькая, седовласая, суховатая, морщинистая бабулька лет восьмидесяти, через забор увидала, Егоркины манипуляции и поинтересовалась:
— Ну чаво, нашел хоть что нибудь?
— Нет, бабуль, ничего интересного тут нет.
— А я вот нашла.
— Что? Где?
— Ковырялась вот в огороде и нашла полушку.
— Здорово, бабуль, но полушки находки не редкие.
— А каких она годов? — поинтересовалась пожилая дама, проверяя юношу на вшивость.
— Тысяча семисотых чаще всего попадаются, хотя и в восьмисотых их чеканили.
— Правильно, тысяча семсот тридцать пятого. Сейчас принесу, покажу.
Шустрая бабка нырнула в дом, а Егор тем временем подошел вплотную к забору. Вскоре она появилась с кошельком в руках и, открыв небольшой кармашек для мелочи, высыпала щебенку себе в ладошку. В кучке блестящей ходячки она быстро отыскала темную медяшку с неровными краями и протянула ее кладоискателю.
— Вот, ношу теперича в кошельке, чтобы денежки водились.
— Да, Аннинская полушка и сохран приличный.
— Я давича в интернете смотрела, стоит она десять рублей, — выдала пенсионерка.
Егор тут просто отпал. Такую продвинутую бабуленцию он еще не встречал.
— А может я и ваш огородик проверю? Робко предложил он возвращая бабушке медную денежку.
— Нет касатик, внучок подрастет — сам проверит.
На этом диалог, зашедший в тупик, продолжать стало бессмысленно и Егор пожелав успехов бабушке в поисках распрощался с ней. Время перевалило за полдень, а он без находок. Не порядок: встать в пять утра, проделать такой долгий путь и уехать ни с чем, такой расклад не коим образом не укладывался в его планы. По пути сюда возле соседней деревни он заметил высокую беленую наполовину восстановленную церковь. Решил возвернуться и поискать в ее окрестностях местоположение ярмарки.
Храм располагался у излучины реки на холме, а в низине полуостровом выгибался луг, на котором паслись коровы. Вот оно, самое подходящее место для проведения празднеств и народных гуляний. Тут и поищу, решил он, благо это окраина и ни единой души вокруг.
Достал из багажника уже собранный прибор и понеслась: пять копеек 1924 года, серебрянная пятнашка 1923, пряжка «ВНУ», большой крестик с частично сохранившейся синей и белой эмалью. Двушка Павла Первого, снова серебро двадцарик Александра Третьего, трешка 1936 года.
Пока он увлеченно дергал из земли вышедшие из оборота денежные средства, коровы, с набухшими бидонами молока, волочащимися практически по земле, обступили его со всех сторон. Егор заметив неприятеля даже немного заволновался, не понимая, что происходит. Какого рожна им от меня надо? Затопчут и даже фамилии не спросят. Засуетились в голове неприятные мысли. Подоспевший вовремя пастух, успокоил попавшего в окружение и объяснил, что по не зависящим от него причинам, коров не согнали на дневную дойку, поэтому они злятся и сами норовят уйти с поля в коровник. Ловким движением руки над головой и щелчком кнута, ковбой снова загнал скотину на луг.
Со стороны церквухи раздался неприятный звук поскрипывающего велосипеда, у края поля материализовался дедулька лет девяноста. Припарковав свое средство передвижения к одиноко стоящему дереву, он резво так стал бегать по полю с цинковым совочком и пластиковым, «аля челнок», клетчатым пакетом наперевес, сгребая свежие коровьи лепешки в него. Приблизившись к Егору поздоровался.
— Паренек, разве тут еще что-то осталось? — спросил он.
— Ну так, есть маленько.
— Тут много народа ходит и в будни и в выходные. У сына моего «Гаррет» кажись так называется, он поди уже все тут выкопал, да и я пару раз пробовал баловство энто.
— Да нет дедуль, не все, вон сколько пропустили.
— Иди ты! Не уж то что то осталось?- подивился он.
И Егор достал из заднего кармана находки. Дедок отложил в сторону авоську с благоухающим содержимым и стал разглядывать найденное. Наткнувшись на золотистый кружок советской трешки, дед взял ее в руки, которые заметно задрожали, а сам он побледнел.
— Что с тобой дед? Дед ты чего, не дури. Что плохо? — взволнованно спросил Егорка.
— Не-не, все нормально, да не дрейфь ты. Я живучий. Воспоминания просто накатили. Как раз в тридцать шестом годике меня по доносу соседей, мать их, НКВДешники угнали в Тобольскую область на лесоповал. В конюшне мне тогда места не нашлось пришлось самому в мерзлой земле землянку рыть, а потом в ней сырой и жить как собаке. Я был молодой, горячий с норовом, за что мне ломом красноперые и пробили обе лодыжки. — выпалил он и резко замолчал, вертя в руках монетку. В воздухе повисла тяжелая пауза нарушаемая доносящимся издали протяжным и заунывным мычанием.
— Ничево, жив здоров как видишь, — вновь заговорил он.
— Ладно сынок, не буду отвлекать тебя, ищи себе на здоровье, а я пойду, уж вечереет, делов невпроворот. А вообще в хорошее время тебе выпало жить, живи и радуйся, собирай монетки.
Старичок подхватил совок пахучую авоську, да поковылял к мычащему пятнистому стаду, а Егор почесав затылок проводил его взглядом до ближайшей коровьей лепешки и засобирался в обратный путь.