О кладах

Послушать петербургского старателя Михаила Георгиевского – клад можно найти где угодно. Видны, например, на лесной поляне остатки старого фундамента – значит, здесь был хутор и вокруг него не грех походить с металлодетектором. А бывает, с лесного холма такой приметный вид на церквушку открывается, что становится ясно: любой разбойник не прочь был закопать здесь кубышку. Еще в 1660 году немецкий путешественник Августин Мейерберг писал о России: «Деревенские жители и сами дворяне, живущие в деревнях и поместьях, обыкновенно закапывают свои нажитые деньги в лесах и полях по обычаю, заимствованному у предков».

27 кг золота

– В русских деревнях нередко случалась «золотая лихорадка», – рассказывает психолог Людмила Крапухина. – Нашел мужик в огороде два пятака – и вся деревня, бросив работу, перепахивает общинные земли. В 1922 году на Коломенской улице в Питере мальчик обнаружил на развалинах дома жестяную коробку с золотым червонцем и серебряной мелочью. Потом весь район вскрывал в квартирах полы и ломал стены. У многих кладоискателей наблюдается сильная фиксация на предмете поиска, им все кажется, что еще немного – и счастье будет найдено. Это как пристрастие к азартным играм – такая же болезнь, очень свойственная русскому менталитету: обрести богатство сразу.

– По оценкам некоторых историков, после прихода советской власти люди спрятали до 90 процентов своих ценностей, – говорит Михаил Георгиевский. – Все знают, что до 1917 года в России 20 лет чеканили золотые рубли, а иностранные монеты имели хождение всегда. На руках у россиян было столько же изделий из благородных металлов, сколько у жителей всех стран Европы вместе взятых. То есть, возможно, сейчас под землей лежит пара годовых ВВП России.

Здесь нужно уточнить, что кладом называют только намеренно спрятанные ценности. Старинные крестики, монетки, ножи, которые не были зарыты в землю специально, – это находки. Самый древний клад – собрание каменных топоров и инструментов, созданных 7 тысяч лет назад, – был обнаружен в XIX веке на Украине. А в 1898 году при ремонте хоров Успенского собора Киево-Печерской лавры нашли самый богатый схрон Европы. В нише были замурованы четыре ведра и двухведерная кадушка, вобравшие 16079 монет (всего 27 килограммов золота и 273 килограмма серебра). По всей видимости, это монастырская казна, спрятанная от сборщиков Петра I. Все монеты иностранные, разных эпох, начиная с античной. А первые находки русских монет X-XI веков были сделаны в 1852 году в Нежине и в 1870-м в Киеве.

В свое время в Эрмитаже подсчитали, что из наиболее крупных денежных кладов, найденных в европейской части Союза, 8 были спрятаны в XIII-XIV веках, 24 – в удельный период, 56 – при Иване Грозном, 131 – в Смутное время, 65 – при Петре I, 19 – в XVII – начале XX века, 18 – в Первую и Вторую мировые войны. Фактически это перечень переломных периодов российской истории. Последние закладки относятся ко второй половине 1940-х годов. Это оружие и утварь иностранного производства (запрещено было хранить предметы с символикой «третьего рейха», и народ на всякий случай избавлялся от всего несоветского).



В одном только Петербурге 6 тысяч зданий, представляющих архитектурную и историческую ценность, – рассказывает Михаил. – Этот город два века был столицей процветающей империи, здесь жили богатейшие люди, которые в одночасье подверглись экспроприации. В подвалах ценности не прятали, из-за наводнений. Другое дело – чердаки.

Действительно, в Петербурге было найдено несколько крупных кладов. Так, 6 марта 1985 года на чердаке бывшего доходного дома по 2-й Красноармейской улице обнаружили потайную комнату площадью 2 на 2 метра, а в ней – более тысячи старинных предметов. Судя по всему, клад принадлежал чиновнику по особо важным делам МВД Владимиру Лабзину, сгинувшему во время революции. 26 октября 1985 года в Гостином Дворе нашли 114,5 килограмма золота в 8 слитках. До 1917 года здесь помещался торговый дом ювелира И.Е. Мороза.

– К сожалению, многие чердаки уже успели пройти как старатели, так и ремонтники, – сетует Георгиевский. – Но по мелочи все равно можно набрать – монеты, фляжки, часы, вилки-ложки. Один раз я столовое серебро отрыл – 54 предмета.

Что они ищут?

Поисками сокровищ регулярно занимаются около 20 тысяч россиян. По наблюдениям Георгиевского, большинство старателей – бывшие поисковики военно-исторических клубов и коллекционеры. Эти люди с юных лет увлечены историей. Для них важны не столько найденные предметы, сколько возможность прикоснуться к прошлому. Раньше у них хорошим тоном считалось переправлять обнаруженное в музеи, пока те не начали распродавать фонды.

Кладоискательством увлекаются также бизнесмены, артисты, политики. Депутат Думы Константин Севенард три года назад раздул в Петербурге шумиху с целью начать поиски клада в особняке балерины Матильды Кшесинской. (Вскоре директор Агентства журналистских расследований Андрей Константинов заявил по телевидению, что он уже все нашел – камера показала огромный ларец, лопаты, котлован. Спустя несколько дней Андрей признался, что пошутил, чтобы прекратить истерию.) Известный в Питере предприниматель Павел Серпухов начал искать сокровища, чтобы восстановить здоровье после автокатастрофы. Михаил Георгиевский стал «шатуном», как он сам себя называет, после короткой морской карьеры: закончил вуз, устроился «под флаг», подрался в баре города Сантандер, пару месяцев просидел в тюрьме. Был депортирован с запретом на въезд в страны Евросоюза. Устраиваться на полный рабочий день долларов за триста не хотелось. Купил по дешевке металлоискатель, покопался в архивах и начал действовать.

– Для меня главным мотивом было обогащение, – рассказывает «шатун». – Хотя найти сразу много – это скорее мечта, чем цель. Я просто выбрал самый интересный способ заработка – нестабильный, но многообещающий. Поэтому и работаю один, чтобы не делить находки. Хотя в наше время многие остерегаются искать в одиночку. На чердаке можно нарваться на агрессивных бездомных. Я один раз еле отбился от пьяных подростков. За город сейчас езжу только на машине, где у меня хранится кое-что для самозащиты. С опытом лучше получается скрывать род своих занятий.

В России еще c XVII века были известны «бугровщики» – так называли крестьян, грабивших курганы железного века. Большим знатоком кладов был царь Иван Грозный: он постоянно перепрятывал собственные ценности в подвалах Кремля, несколько лет искал (и нашел) сокровища в соборе Святой Софии в Новгороде. При нем все случаи обнаружения кладов фиксировал разрядный приказ: как ни странно, людей, скрывших находки, редко наказывали и даже оставляли им часть найденного. При Петре Великом в интересах науки в России появился закон, по которому старатель получал 100 процентов стоимости металла и надбавку за художественную ценность, если речь шла о старинных вещах.

В семидесятых годах в МВД СССР существовал отдел, занимавшийся сбором информации о спрятанных ценностях. А Служба внешней разведки провела целую операцию, чтобы узнать через любовницу бывшего директора Русско-Азиатского банка, в каком именно месте под Лугой (Ленинградская область) спрятаны золотые активы банка.

Но с развитием капитализма в послесоветской России сообщения о крупных находках прекратились. Любопытно, что даже строители и дорожники, которые прежде постоянно натыкались на клады, перестали что-либо находить. Руководители поисковых клубов в один голос твердят, что у 99 процентов энтузиастов расходы на оборудование, поездки и поиск сведений выше, чем стоимость самих находок. Типичный российский клад – полведра медных монет, зарытых на огороде или опушке леса. Цена им – 100-200 долларов. К тому же, согласно Гражданскому кодексу, клад должен быть поделен пополам между находчиком и собственником земли, в которой он был найден, если между ними имелась предварительная договоренность о поиске клада.

При отсутствии договоренности клад целиком достается собственнику земли (в большинстве случаев это государство) – если он, конечно, узнает. Если раскопки проводятся на территории монастырей и храмов, то монастырю достаются обнаруженные предметы культа, а кладоискателям – светские вещички. Но поскольку законов о кладоискателях в России нет, общество мало что может противопоставить мародерам. Милиция борется со старателями собственными методами.

– Мне несколько раз приходилось давать ментам по сто рублей, – вспоминает Георгиевский. – Но это по неопытности. Почти любой кладоискатель знает, как разговаривать с ними, чтобы избежать порчи своего имущества или задержания по фиктивному поводу. Если меня не застукали за раскопками на археологических объектах, если я не конфликтую с хозяевами земли, не ношу с собой найденные боеприпасы, предъявить мне нечего.

И ни копейки наличными…

Георгиевский пригласил меня копать сокровища в Кингисеппский район Ленинградской области – на Ижорское плато. По его сведениям, здесь до революции были богатые ингерманландские деревни. При коммунистах почти все жители сошли за кулаков, потом была война, и некоторые деревни перестали существовать. Георгиевский отыскал ценные архивные сведения.

– Многие люди считают, что клад ищут по карте, где крестиком обозначено заветное место. На самом деле если тебе попалась такая карта, то она, скорее всего, фальшивая. При царе-батюшке существовал даже такой бизнес: втюхивать подделку легковерным людям. Посуди сам: решил ты зарыть клад. Зачем тебе составлять карту? Для себя же прячешь. Пометишь место камушком да схему на пеньке набросаешь.

– А куда же мы едем?

– На место, где раньше была деревня Хиновино, насчитывавшая в 1914 году 79 дворов. Были также усадьба и большой храм, которые большевики потом взорвали. Я нашел эту деревню в атласе 1916 года, сопоставил с сегодняшней картой, отыскал в архиве сведения о деревне, съездил в краеведческий музей. Усадьбу незадолго до революции приобрел богатый купец Мухин. Может, он там и прикопал кубышку. Говорят, вокруг Хиновино землю после войны не пахали, только скот пасли. В общем, шансы есть.

Лето у кладоискателей считается не самым удобным временем для работы: жара, слепни, дачники. Лучше всего – ранняя весна и поздняя осень. Георгиевский уже приезжал сюда на разведку, но к поискам приступал в первый раз. Из спецоборудования у нас две импортные лопаты и металлодетектор весом килограммов семь. Он реагирует на крупные предметы на глубине до 2 метров, монеты «ловит» на расстоянии 50–70 сантиметров. Аппарат можно настроить на серебро, свинец, железо. Георгиевскому привезли его из-за границы за 600 долларов (в России такой стоит дороже чуть ли не вдвое), и за сезон он окупился.

Бум кладоискательства в крупных городах связан с техническим прогрессом. До середины девяностых кладоискатели использовали армейские или самодельные металлоискатели, которые не различали металлы, реагируя на гвозди и пробки. Но если бы с хорошей техникой можно было работать не потея, не родилась бы байка про червя-металлиста. То есть, бывает, прибор дает сигнал, начинаешь копать – сигнал пропадает. Просеиваешь землю – ничего. Берешь металлоискатель – сигнал сместился на десять сантиметров. Начинаешь копать – опять ничего. И так до бесконечности.

Мы спрятали в лесу машину и, сверяясь с картой, прошли полкилометра. Поле, редкий лес, никаких следов цивилизации.

– Видишь, – показывает Георгиевский, – дикие яблони вдоль речки, вон малинник, тоже дикий. Вон те кучи с крапивой – явно не природные. Здесь и была деревенька.

За полтора часа поисков откопали полведра гильз (в основном от трехлинейки), алюминиевую вилку, оконный шпингалет, солдатскую флягу, лезвие бритвы и медный пятак времен Екатерины Великой.

– За границей – до 50 долларов, в Питере – 100 рублей, – оценил монету Михаил. – В таких случаях ищут поблизости, потому что закопанные кубышки часто задевали плугом, и монеты разматывало по всему полю. А шпингалет послевоенных времен. И это странно.

Мы кружили еще полчаса, но денег больше не нашли. Продвинувшись на полкилометра вдоль леса, мы, видимо, действительно попали на территорию бывшей деревни. Чего только не оказалось под землей: металлические ободки от кадушек, гвозди, подкова, топор с клеймом минского мастера 1898 года… И ни копейки наличными. Георгиевский смачно помянул матерей большевиков, доведших народ до обнищания. Он рассказал, как кладоискатели обследовали фундамент дачи Карла Фаберже в Осиновой Роще, просеяли каждый сантиметр грунта и нашли одну на всех серебряную вилку с клеймом великого ювелира.

Флибустьеры и авантюристы

По данным ООН, черная археология входит в десятку самых прибыльных занятий. По статистике Британского музея, 99 процентов всех археологических находок совершается любителями. Кладоискатели работают не только на суше, но и занимаются подъемом драгоценностей со дна морей и океанов. Датой рождения морской археологии считается 1953 год, когда американец Эдвин Линк приступил к поискам в пиратской столице Порт-Ройяле, оказавшейся под водой при землетрясении 1682 года.

Добыча ценностей – дело кропотливое. Пять лет английские поисковые фирмы и советское АО «Госстрах» занимались подъемом 5,5 тонны золотых слитков с британского крейсера «Эринбург», потопленного в 1942 году в Баренцевом море. Столько же искатели изучали документы об английском фрегате «Джоанна», затонувшем в 1682 году в нескольких милях от мыса Игольный (Южная Африка). После этого с него было поднято 23 слитка серебра, 2 тысячи серебряных монет, изделия из драгоценных металлов и 38 орудий.

Для проведения глубоководных работ создаются акционерные общества. Акции таких компаний стремительно взлетели после выхода фильма «Титаник». Существуют фирмы, торгующие «наводками» на клады, и адвокаты, специализирующиеся на легализации найденных сокровищ.

По некоторым оценкам, под водой сейчас лежит более 3 миллионов кораблей. Не менее 20 процентов покоятся на глубине свыше 200 метров, где вода не содержит микроорганизмов, разрушающих деревянный корпус судна. Власти относятся к лежащим в их водах кораблям как к национальному достоянию. Скажем, участок моря между французскими городами Тулон и Сен-Тропез огорожен противолодочными сетями из стальных колец. Но кладоискатели проделывают в них ходы при помощи взрывчатки и снова ищут, ищут, ищут…


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.